Заявление политических ссыльных В.А. Иогансена, Ю.Б. Подбельского, О.В. Селиховой, И.А. Семенина-Ткаченко, А.И. Флегонтова в Президиум ЦИК ВКП(б) о голоде в бывшем Павлодарском округе

г. Павлодар                                                                                    1 февраля 1932 г.

Считая себя более не вправе оставаться безмолвными и безучастными зрителями голода, постигшего население бывш[его] Павлодарского округа, мы вынуждены обратиться в центральные органы Правительства СССР. Отказываясь от анализа и оценки причин, породивших голод, мы сознательно ограничиваемся лишь изображением наблюдаемой нами картины.

В течение примерно полутора м[еся]цев в Павлодар стекаются из районов голодные, опухшие и одетые в лохмотья люди, преимущественно казаки[1]. Город наводнен ими[2]. Развелось невероятное нищенство. В каждом доме их перебывают[3] за день десятки человек. Ходят голодные всех возрастов: молодые, старые, дети. Свалочные места усеяны голодными людьми, выбирающими и поедающими отбросы[4].

Лечебные учреждения наводняются умирающими от голода. Голод вызвал эпидемии (создана даже чрезвычайная тройка по борьбе с тифом). Под городом и в самом городе постоянно находят трупы замерзших, бесприютных, голодных людей. Известны случаи смерти от голода в городской амбулатории на глазах больных, пришедших на прием. Мы знаем дома, где голодные, вошедшие попросить хлеба, падали при смерти. Нередко можно встретить семейство казаков, бредущее неизвестно куда, тянущее за собою салазки со скарбом, поверх которого лежит труп ребенка, погибшего в пути.

В учреждения подбрасываются голодные, полузамерзшие дети. Детские дома переполнены и не принимают их. По городу ежедневно встречаются десятками покинутые, замерзшие, истощенные, опухшие от голода дети всех возрастов. Обычный ответ их: отец умер, мать умерла, дома нет, хлеба нет…

Отдельные граждане подбирают таких детей и направляют, соответственно, в милицию, но последняя не принимает их, попросту выгоняя обратно на улицу. В течение одного только дня, 14 января, в помещении Горсовета скопилось 16 человек подкинутых [бес]приютных детей, чем даже был вызван перерыв в занятиях.

Наконец, для этих детей был предоставлен бесхозяйственный дом (№ 53 по Пушкинской улице [прим. 53]), куда они и были свезены. Некоторые из нас посетили этот дом. Не распространяясь подробно об умирающих и о трупах, найденных во дворе перед домом, в сенях и в самом доме, скажем в общих чертах, что дети, помещенные в этом «приюте» (около 40 человек самых разных возрастов), получают лишь раз в день небольшое количество каши или супа с крошечным кусочком хлеба, валяясь на полу и на печке в грязи и вони, в абсолютной темноте, ходят под себя, плачут, а некоторые уже не в силах плакать, только стонут или хрипят. Обстановка настолько тяжелая, что женщина, приставленная Горсоветом для ухода за детьми, сбежала на следующий день.

Когда один из нас заявил 20 января в Горсовет обо всем виденном в этом доме, то председатель Горсовета не нашел ничего лучшего, как вызвать милицию, арестовать его и отправить в ГПУ. Правда, ГПУ освободило его и в тот же день Горсоветом были приняты некоторые меры к улучшению содержания голодающих детей: помещение «приюта» было расширено за счет съехавшей с квартиры посторонней семьи, занимавшей ранее половину дома; пол был вымыт и устлан сеном, детей свозили в баню, вновь приставили человека для ухода за ними, наконец, часть детей развезли по детским домам. Но и после этого положение мало изменилось: дом вновь наполняется детьми, паек остается более чем голодным; по-прежнему нет даже кипятка. Дети продолжают беспрерывно умирать и трупы по-прежнему подолгу не убираются. «Приют» этот вернее должен быть назван моргом.

О существовании даже такого приюта ни население, ни постовые милиционеры не оповещены. Знают о нем случайно лишь немногие граждане, которые и приводят туда подбираемых на улице детей. Основная же масса голодающих, как детей, так и взрослых, обречена по-прежнему бродить по городу и ютиться где придется. До сих пор для них не организовано ни ночлежных домов, ни бесплатных столовых…

Бедствие развивается. Из районов голод гонит в Павлодар все новых и новых голодающих. Обессиленные люди тянутся по всем дорогам и гибнут в пути. По рассказам голодающих, собирающих по домам «кусочки», одни аулы и поселки совершенно уже опустели, в других вместо сотен дворов остались единицы или в лучшем случае десятки.

Часть населения ушла в Сибкрай [прим. 54], а оставшиеся застигнуты голодом и вымирают. В Павлодарском районе осталось меньше половины того населения, которое насчитывалось еще летом 1931 г. Так, например, опустели поселки Подпуск и Черное; остатки населения их (по несколько дворов в каждом) переселились в Лебяжье и Ямышево. Не существует более аул № 1. В Малыбаевском ауле Бишкарагайского р[айо]на, насчитывавшем более 300 дворов, осталась лишь администрация аулсовета…

В общих чертах, не приводя отдельных фактов, можно сказать, что в аулах и поселках во всю ширь развернулась жуткая картина голода со всеми его ужасными спутниками. Наедаются (а местами уже съедены) собаки, кошки и всевозможная падаль. Население опухает от голода и вымирает. Смертность настолько велика, а оставшиеся в живых настолько ослабли от голода, что не в силах хоронить мертвецов: трупы остаются неприбранными…

Мы не хотим указывать, какие конкретные меры помощи должны быть приняты. Наша цель – приподнять уголок завесы, скрывающей ужасы, возникшие здесь на почве голода, и нарисовать правдивую, хотя и неполную, картину положения голодающего района.

Политические ссыльные: В. Иогансен, О. Селихова, И. Семенин- Ткаченко, Ю. Подбельский, А. Флегонтов.

АП РК. Ф.141. Оп.1. Д.5233. Л.8-9. Незаверенная копия. Машинопись. Опубл.: Ашаршылық. Голод. 1928-1934. Документальная хроника. Сборник документов. Т. 3. – Алматы, 2021. – С. 106-108.

[1] Так в документе, очевидно, нужно: «казахи».

[2] С начала абзаца подчеркнуто от руки синим карандашом.

[3] Так в документе.

[4] Предложение подчеркнуто от руки синим карандашом.